Расскажу еще одну историю из жизни моего бати-авиатора, который большую часть своей жизни провел на Крайнем Севере. Как и большинство тех, кто прочно там прижился, он любил и охоту, и рыбалку, да не простую, а с размахом. Порой уходили на охоту на несколько недель, и у них с коллегами-охотниками были разбросаны по тундре свои охотничьи домики и схроны.
1. 
Зачем схроны? Затем, что большая часть тамошних охотников является по совместительству и браконьерами. Правда, бьют запретного зверя не для продажи, а для собственных нужд.
Вот однажды, отмахав на своих двух какое-то огромное расстояние, от которого большая часть современных посетителей фитнесс-центров запросила бы пощады, они наткнулись на лося.
Короче подбили они сохатого. Собственно для таких действий там условия крайне благоприятные, ибо размер моего родного Аллайховского улуса (тогда еще района) примерно в три раза больше Бельгии, а населения в этом северном улусе ажно цельных три тыщи человек, а сейчас и того меньше. Одним словом, на каждый квадратный километр приходилось примерно по три сотых человека (т.е. один цельный двуногий на 33 кв. км!).
2. 
Ясное дело, что количество стражей порядка при такой адовой плотности населения было и вовсе крохотным, что автоматически превращало улус в некое саморегулирующееся сообщество. Однако все же иногда служивым удавалось изловить браконьера или убивца, и тогда это для них был настоящий праздник: цеплялись всеми силами, чтобы хоть как-то оправдать наличие своего участка на этом краю земли. Так что совсем расслабляться не следовало.
Вот и батя мой со товарищи решили не нарываться и схоронить лося. На горбу его не утащишь, а в нарты впрягаться можно, но тяжко. К счастью, они знали, что недалеко (всего в часе ходьбы) есть эвенкийский чум, где жили старик-эвенк со своей благоверной. Решили направиться туда и попросить о помощи, благо между местными и охотниками действует правило негласной солидарности.
3. 
Так и сделали. Маленький сухопарый дед с каменным лицом пососал трубку и запряг упряжку. В один прием перетащить всего лося не вышло, поэтому сделали несколько ходок. Дедушка оказался мал да вынослив и невозмутимо гонял из конца в конец. Когда туша была перевезена и загружена в ледник (этакая выдолбленная в вечной мерзлоте глубокая яма, выполняющая роль местного холодильника), решили вознаградить себя за труды.
Хозяйка – живописнейшая северная старуха с морщинистым жестким лицом и трубкой в зубах, – сновала у очага как заведенная, не выдавая никаких признаков усталости. Подала роскошную уху из нельмы, в которой только и того, что ложка стоймя не стояла.
4. 
Достали флягу с зеленым змием и разлили по кружкам. С устатку – самое то. Для порядка предложили и хозяйке.
Та русский не понимала, но мысль уловила. «Мало-мало» – ответила северная дама и опрокинула налитое, продолжив сновать по хозяйству.
Налили еще. Предложили и ей. В ответ услышали «мало-мало». Не моргнув и глазом хранительница эвенкийского очага выпила, после чего история повторилась на новом витке. За третьим витком последовал следующий, потом следующий, одним словом, к вечеру термин «мало-мало» так прочно вошел в сознание моего отца и его товарищей, что стал частью их фольклора по нынешний день.
Конец вечера потонул в тумане. Но утро было тяжким: в голове скакали лоси, нещадно молотя копытами по каждой извилине. Увы, рассольчика в чуме обычно не водится, но надежда все же была. Ударом по самолюбию было то, что когда они открыли глаза, хозяйка спокойно сновала по чуму.
5. 
Стали опечаленные мужики показывать ей жестами, что им бы какого-то зелья для поправки принять и, как ни странно, та поняла, о чем речь. Принесла им по кружке какой-то жидкости и, широко улыбаясь, протянула гостям. Хитро улыбаясь и пыхая трубкой, сказала только одно: «мало-мало?»… В кружках был спирт…
А говорят, что местные к алкоголю неустойчивы…
Источник:
Комментарии (3)