«Учебное полотно» великого мастера

Василий Иванович Суриков. «Покорение Сибири Ермаком». Холст, масло, размер — 599x285 см. Русский музей

«Возьмем, товаищи, кайтину Суикова «Покойение Еймаком Сибии». Слева – казаки, спьява – татаы. Гьемят казацкие самопалы – бах-бабах-бах. Свистят татайские стъелы – вжик, вжик, вжик. Все напьяглось, все в движении! Еще минута – уяааа! Сибий покоена!»
(Искусствовед в спектакле Аркадия Райкина)

Искусство и история. Мы продолжаем цикл статей, посвященных теме историзма изображения оружия и доспехов на полотнах великих мастеров. Картины здесь рассматривались самые разные, и лишь немногие из них в этом плане были одновременно и историчны, и реалистичны, и… пафосны! В иных было слишком много «а я так вижу», в других эпичность просто зашкаливала, в-третьих, все портили одна-две детали. И вот тут возникает закономерный вопрос, а есть ли, ну, скажем так, такая картина, в которой всего этого в меру и которая гармонична как раз слиянием историзма, знания специфики одежды и вооружения, и эпичности? То есть это должна быть талантливо написанная картина. Причем это должно быть именно батальное полотно, задачей которого является изображение битвы наших предков за свои кровные интересы. И надо заметить, такая картина есть. И она хорошо всем известна. Причем известна настолько, что попала и в статью на «ВО» ( «» «Как Ермак Сибирь покорял», 23 декабря 2010 г.), и в спектакль Аркадия Райкина еще советских времен.

Один из последних эскизов картины

Идея написать эту картину возникла у Сурикова в 1889 году, но идея идеей, а непосредственно работать над ней он начал только в 1891 году. Недаром говорят, что любая идея должна созреть. Причем, что интересно, по его собственному признанию, летописей он не читал, а видение картины у него, тем не менее, сложилось. Впрочем, это неудивительно. А как иначе показать противоборство двух сил и победу одной из них, как не через их столкновение и не доминирование одной на другой посредством изображения персонажей одной «силы» крупнее, чем персонажей другой? «Наши» расположены у Сурикова слева, потому особенности нашего художественного восприятия таковы, что взгляд у нас скользит по полотну именно слева направо. И они крупнее, чем противники казаков – «кучумовцы».

А вот здесь мы наблюдаем явный поиск колористики картины – быть ей ярче или темнее?

Работу над картиной художник начал в 1891, а завершил в 1895 году. И она сразу же стала знаковым событием 23-й выставки Товарищества передвижников, ее купил император Николай II, а затем 1897 году передал ее Русскому музею, где она находится и сегодня.

А начиналось все вот с такого эскиза…

Затем он приобрел такой вид…

А затем и вот такой, уже с ярким красным «пятнышком»

Картина показывает нам кульминационный эпизод Сибирского похода Ермака Тимофеевича (1581—1585) — битву 1582 года между казаками Ермака и войском сибирского хана Кучума. В одном из ее описаний мне попалась замечательная фраза: «В трактовке художника это событие представлено как народный подвиг, художник подчёркивает неразрывную связь русских воинов с их предводителем». Ну, это все дань социалистическому реализму, потому что все то же самое, если подумать, можно описать и совсем по-другому: перед нами столкновение варварства и цивилизации. Более развитые в техническом и социальном плане люди подчиняют себе более отсталых, ставших тормозом на пути прогресса. Кто они, эти люди слева? Люди вне закона, типичные конкистадоры, пришедшие сюда «за зипунами». Кто их вождь? Такой же конкистадор, как Кортес или Писарро? Разница есть? Есть! Нашим людям требовались меха, то есть ясак, прекращение грабительских набегов, то есть покорность аборигенов «белому царю», а там – живите как хотите, о душах сибирцев пока что речь еще не шла. У испанцев, помимо жажды золота, в сердце была еще и забота о душах индейцев. Креститесь, веруйте, а там живите как хотите… В любом случае походы и конкистадоров, и казаков были выгодны и главам их государств, да и самим государствам: много новой землицы, запасы золота и «меховая валюта» — это всегда хорошо. Так что не будем о «народном характере» и «народном подвиге». Иначе у нас каждый удачливый «пахан» будет считаться народным героем… Но сути картины и ее эпичности это не умаляет, как и личности самого Ермака. Это кем надо быть, какой харизмой обладать, чтобы сплотить всех этих «весьма специфичного нрава людей» и повести за собой в неведомые земли на бой и на смерть!

Каждая деталь картины прорабатывалась художником в этюдах! Вот лодка с казаками! Приклад у стрелка справа ужасен, конечно, но ведь это же всего лишь «тренировка»

И художник это понимает и ставит Ермака в центр картины, да еще и изображает его в профиль, с указующей вперед рукой. И его самого, и все его воинство осеняют хоругви с ликом Спаса и конной фигурой Святого Георгия. Знамена, развевавшиеся, скорее всего, и на поле Куликовом, и на реке Угре…Ну а теперь вот они развеваются здесь, то есть наши предки до своего «Берлина» дошли!

Компоновка фигур на полотне (1891 год)

И мастерски показано войско Кучума. Там кого только нет: и татары, и эвенки, с остяками, воины и шаманы, но у всех луки и стрелы, хотя у одного и виден арбалет. Но очевидно, что вся эта масса противостоять казакам не может… Недаром, правда, по другому поводу, было очень верно сказано, что «никакая выносливость, никакая физическая сила, никакая стадность и сплоченность массовой борьбы не могут дать перевеса в эпоху ружей и пушек!»

Этюд к картине — знамя из арсенала Московского Кремля

Очевидно, что художника в первую очередь привлекали образы людей. Да это, собственно, и была тогда традиция – рисовать всех с натуры. Нет бы обложиться фотографиями, набрать чужих полотен с нужными лицами… Но нет: писать, так писать! И художник едет на Обь, а также в Тобольск, а летом 1891 года рисует уже эскизы с эвенков и остяков в Туруханском крае. В письме к брату он сообщает, что выбрал и размеры полотна: «8 аршин и 4», то есть это примерно 5,6×2,8 метра. А затем вновь поездки… В 1892 году он едет на Дон — писать портреты казаков. И вновь Сибирь, Минусинский край, золотые прииски, где он нашел «своего Ермака», писал образы татар, а в Минусинском музее с этнографической коллекции делал зарисовки одежды туземцев, расшитой бисером и узорами из кожи. Здесь же он написал и этюд «На реке», на котором изобразил стрелка, стоявшего в воде.

«Лица ворогов»

В 1893 году Суриков приехал в станицу Раздорскую писать этюды с местных казаков, имена которых сохранились до наших дней. Это были Арсений Ковалёв, Антон Тузов, Макар Агарков, и лица их потом попали на картину. Причем именно Арсений Иванович Ковалёв как раз и стал прототипом итогового образа Ермака, а Макар Агарков послужил прототипом есаула Ивана Кольцо. Здесь же, на Дону он зарисовал и большую казачью лодку, также оказавшую затем на картине. И в этом же году он опять отправился на север Сибири: теперь уже рисовать портреты остяков. В 1894 году Суриков вновь посещает Тобольск и плавает по Иртышу. Вот, в общем-то, у кого надо учиться нашим художникам писать исторические картины. Нужны остяки, или, там, якуты – берешь и едешь в Сибирь писать остяков, чукчей или якутов. Решил написать свое видение утопления Разиным княжны – плаваешь по Волге и Дону, ищешь типажи, ну а за наконечниками стрел и кинжалами скифов – добро пожаловать в Золотую кладовую Эрмитажа и в Минусинскую котловину. И посмотреть, и «пропитаться духом» этого места. Денег вот много надо, но как раз Суриков их имел. Не бедствовал, потому везде и ездил. Ведь за одну только «Боярыню Морозову» он получил 25 тысяч рублей. Если учесть, что полному генералу в начале ХХ века платили 770 рублей, а генерал-лейтенант получал 500!

А это его знаменитая «Боярыня»