«Замолить человека»

Ужасная находка

Конец девятнадцатого столетия для жителей Вятской губернии выдался тяжелым. Летом 1891 года территорию накрыла жуткая эпидемия тифа, к этому добавился неурожай. По распоряжению Петербурга вся губерния была взята в карантин, а на ее границах появились своего рода «блокпосты». Всех людей, которые пытались выйти за пределы карантинной зоны или же туда попасть подвергали строжайшему досмотру и проверке документов. Поскольку над регионом повисла реальная угроза массового голода, крестьянам стали выдавать «хлебные ссуды», то есть, казенное зерно. Активно помогали власти и православные священники, призывавшие местный народ к смирению и покаянию. Не остались в стороне и удмуртские колдуны с шаманами. Они, не боясь упреков и гонений, стали открыто просить у своих языческих богов избавления от заразы и обильного урожая.

Жители Старотрыкской волости Малмыжского уезда хлебнули горькой чаши наравне со своими соседями. Только вот две деревни эпидемия по какой-то неведомой причине обошла стороной. Речь идет о населенных пунктах Старый и Новый Мултан, где преимущественно жили вотяки – так русские губернии называли удмуртов. Зато мимо соседствующих деревень Аныка и Чульи, в которых проживали русские, она не прошла. Все это заставляло людей говорить и думать об удмуртах различные небылицы.

Пятого мая 1892 года шестнадцатилетняя Марфа Головизина направилась из Аныка в Чулью, чтобы проведать бабушку. До соседней деревни можно было пройти двумя путями. Первый пролегал по хорошей дороге, но занимал слишком много времени. Второй – шел через лес и болото. Марфа решила сократить дистанцию и смело направилась в топи. Неожиданно на узкой тропике она увидела лежащего мужчину, укрытого плащом. Подумав, что перед ней пьяница, девушка прошла мимо и даже не глянула на него. Уже на следующий день Марфа шла обратно. На сей раз все тот же мужчина ее заинтересовал. Когда она подошла поближе, заметила, что плащ скинут и… у мужчины не было головы. Испугавшись, Головизина поспешила домой. Отец девушки, выслушав историю, тут же вызвал стражей порядка.

Анатолий Кони

Полицейские смогли добраться до места преступления лишь восьмого мая. Еще два дня потребовалось приставу Тимофееву на то, чтобы возбудить уголовное дело об убийстве. Затем приехал врач и установил, что голова была отрезана у еще живого человека, поэтому трахея оказалась забитой кровью. Поиски пропавшей головы ни к чему не привели. Зато в котомке мужчины удалось обнаружить справку из больницы. В ней говорилось, что Конон Дмитриевич Матюнин был абсолютно здоров.

Тогда же некий Кобылин из Аныка рассказал приставу о традиции вотяков «замаливать людей», то есть, о человеческих жертвоприношениях, к которым иногда прибегали удмурты. Тимофеев решил начать расследование с посещения Старого Мултана. Туда же, к слову, был доставлен и обезглавленный труп. Жители выкопали яму, наполнили ее льдом, после чего поместили туда тело. В самодельном морге ему надлежало ждать приезда судмедэксперта.

Интерес пристава был вполне объясним. Он прекрасно знал о том, что вотяки не забыли языческую веру своих предков, которая никоим образом не мешала им посещать церкви и храмы. Русские жители ближайших деревень то и дело рассказывали о том, как те совмещали православие с жертвоприношениями животных. Например, они отрубали у них головы, извлекали сердца, легкие и печень и затем их съедали. А русские, которых вызывали для дачи показаний, лишь подливали масла в огонь разгоравшегося межнационального конфликта. Они утверждали, что опасаясь голода вотяки все чаще и чаще убивали ради языческих богов животных и криво посматривал на людей. Тимофеев рассудил хотя и скоротечно, но здраво – ритуальное убийство.

В те времена в Старом Мултане проживало сто семнадцать семей, русских из которых было меньше в три раза. Что касается вотяков, то они жили двумя племенами – учурками и будлуками. К слову, молились и поклонялись они разным богам. Соответственно, у ритуалы проводились в отдельных шалашах, предназначенных для приверженцев той или иной версии языческой веры.

В Мултан вскоре прибыл и помощник окружного прокурора Раевский. Он заглянул в шалаш вотяка Моисея Дмитриева и обнаружил в нем посуду, перепачканную засохшей кровью. Дмитриев сказал, что кровь куриная, а посудой он не пользовался с самой Пасхи.
4 июня до деревни наконец-таки добрался уездный врач Минкевич. Он установил, что у покойного помимо головы отсутствовали легкие и сердце. Сомнений в том, что Матюнин стал жертвой ритуального убийства больше не оставалось. А Дмитриев сразу же был арестован.

Дальше началась «охота на ведьм». Урядник Рогозин выяснил, что два десятка лет тому назад в одном из соседних сел утонул мальчик. Его гибель тоже посчитали жертвоприношением, совершенным вотяками, только замаскированным. Рогозин не поленился и наведался к матери мальчика. Выслушав ее рассказ, он убедился в собственной правоте, поскольку женщина «боялась расправы».

Михаил Дрягин в суде

Тем временем стражи порядка решили допросить «деревенского дурачка» Михаила Титова, жившего в Старом Мултане. Интерес к нему появился не на пустом месте – тот являлся родственником главного шамана девяностолетнего Андрея Григорьева по прозвищу дедушка Акмар. Титов, посидев в подвале, вспомнил, что глава крестьянской общины Семен Красный-Иванов определил на ночлег к Василию Кондратьеву некого путника, заглянувшего в Старый Мултан в ночь на пятое мая. Соответственно, у полицейских появились новые и подозреваемые, и арестованные. Затем удалось выяснить, что Моисея Дмитриева во время походов в лес сопровождал Кузьма Самсонов – забойщик скота. Его тут же арестовали, обвинив в том, что это он отрезал голову Матюнину и вытащил его внутренние органы. Никаких улик против Самсонова не было, но человек с такой профессией не мог оказаться вне подозрений.

После повторного обыска шалаша Дмитриева ритуальную посуду все-таки решили приобщить к делу. Оставалось самое сложное – выяснить, чья же кровь на ней засохла? Поскольку в те времена экспертиза еще не могла отличить кровь животного от человеческой, решили попробовать дедовский способ. Тогда бытовало мнение, что в таких ситуациях лучший эксперт – собака. Если она начнет ее лизать, значит, кровь принадлежит животному. А если отвернется – человеку. Привели собаку и она, к радости стражей порядка, миску лишь понюхала. Правда, уже во время суда врачи и ветеринары заявили, что брезгливость собак к человеческой крови – лишь вымысел, однако этот аргумент никого не заинтересует.

Вскоре появился и новый подозреваемый. Урядник Жуков, который частенько бывал в Старом Мултане, был должен местному Василию Кузнецову десяток червонцев. Не вернув долг, он попросил в займы еще, однако Кузнецов отказал. Тогда Жуков вдруг вспомнил, что именно Василий в ночь на пятое мая являлся караульным в деревне и сообщил об этом начальству. Кузнецова, конечно, сразу арестовали. Это задержание оказалось из ряда вон, поскольку Василий не только являлся русским, но и был церковным старостой. Местный батюшка попытался за него вступиться, рассказывая о том, что уже многие десятилетия вотяки исправно посещают церковь, забыв обряды предков, но его не послушали. Более того, вскоре батюшку сняли с должности и едва не обвинили в пособничестве язычникам.

Полицейским решил помочь Михаил Кобылин, брат упоминавшегося уже Сосипатра. Михаил стал своего рода экспертом по местной религии. Он рассказал, что вотяки раз в сорок лет приносят верховному богу Курбону человеческую жертву. Причем важно, чтобы она была иного народа и иной веры. В общем, русское население подходило идеально. Помощь полиции Кобылин объяснял стремлению к справедливости, но на самом деле все было более прозаично. Однажды вотяки уличили его в грабеже, и он банально хотел отомстить.
К этому времени удалось выяснить, кем являлся покойный Матюнин. Он оказался крестьянином из Казанской губернии, который покинул малую родину из-за отсутствия работы. Узнали стражи порядка, что он был болен эпилепсией – «падучей болезнью».

Постепенно дело начало обрастать показаниями новых свидетелей. Так один мальчик рассказал, что слышал разговор вотяков. Одному из них приснился страшный сон и чтобы он не сбылся, необходимо помолиться черту. Почему именно черту, полицейские разбираться не стали. А список арестованный увеличился еще на несколько человек.

Весной 1893 года дал показания дряхлый старик Иванцов (на тот момент ему было уже за сотню лет). Он рассказал о том, как вотяки хотели его принести в жертву своему богу. О том, что между ним и удмуртами произошел банальный бытовой конфликт более полувека назад, старик умолчал. Это стало известно уже на суде. Иванцов просто захотел поквитаться за старую обиду.

Владимир Короленко

Раевский же сумел «воссоздать картину преступления». По его версии Красный-Иванов заманил Матюнина в дом Кондратьева. Здесь напоил его и перетащил в родовой шалаш Дмитриева. После чего его подвесили за ноги к балке, отрезали голову, вынули внутренние органы и собрали кровь. Когда ритуал был завершен, тело выбросили в болота.

Удивительно вот еще что: к делу о вотяках прикрепили случай, произошедший несколькими годами ранее на… Новой земле! Там сумасшедший эвенк, чтобы умилостивить своего бога, принес ему в жертву девочку из своего же племени. Все это якобы доказывало кровожадность язычников.

Было еще несколько свидетельств и показаний, которые единогласно утверждали, что вотяки – убийцы.

Судебные заседания

Расследование длилось более двух лет. И только в конце 1894 года Раевский все-таки подготовил дело для передачи в суд. Процесс над вотяками начался десятого декабря. Поскольку у обвиняемых денег на защиту не было, им предоставили назначенного присяжного поверенного Михаила Дрягина. На удивление, этот человек к своей работе отнесся серьезно. Но изначально шансов на благополучный для вотяков исход заседания практически не было. Дело в том, что председатель суда явно сочувствовал обвинению и даже не старался завуалировать свою позицию. Поэтому заседание порой напоминало выступление на арене цирка. Он постоянно лишал Дрягина слова, не обращал внимания на его просьбы и замечания. Зато чуть ли не аплодировал выступлению Раевского, закрывая глаза на многочисленные нарушения и нестыковки. По непонятным причинам многих свидетелей, которые могли дать показания в пользу вотяков на суд вызвать не удосужились. Их показания зачитывал прокурор, при этом он пропускал важные моменты и вырывал фразы из контекста. К тому же, когда слово все-таки доходило до несчастного Дрягина, прокурор то и дело его перебивал и старался запутать адвоката. Но, несмотря на цирк, присяжные все же оправдали трех обвиняемых. Усилия обвинения не оправдались, никто не понял, в чем была вина крестьян. Четвертый вотяк – тот самый колдун Андрей Григорьев – до суда не дожил. Девяностодвухлетний старик умер в камере. А вот оставшихся семерых подсудимых признали виновными в ритуальном убийстве Матюнина. Их приговорили к разным срокам каторги.

Казалось, что на этом «мултанское дело» официально закроется. Но возмущенный Дерягин не сдался. Вместо того чтобы забыть о вотяках он направил протест в кассационный департамент Правительствующего Сената. В нем адвокат красочно расписал все многочисленные и вопиющие нарушения, которые имели место быть в ходе судебного процесса. Протест попал в руки обер-прокурора Анатолия Кони, легендарного юриста. Он его рассмотрел и удовлетворил прошение Дерягина. По рекомендации Кони дело направили на новое рассмотрение.

Раевский был в бешенстве. Ему в короткий срок предстояло залатать многочисленные дыры в обвинительном заключении, но где взять «нити» он не знал. Поэтому решил пойти ва-банк и заказал у профессора Казанского университета Ивана Смирнова этнографическую экспертизу. В итоге получилось наоборот, доклад Смирнова, пусть и невольно, но ставил под сомнение некоторые пункты обвинительного заключения.

Повторное заседание началось двадцать девятого сентября 1895 года в Сарапуле. Смирнов подтвердил, что у вотяков действительно в ходу обычаи человеческих жертвоприношений. Но расхождение произошло с выводами, сделанными стражами порядка. В своем отчете Раевский отметил, что язычники заплатили «палачу Самсонову», а профессор заявил, что у вотяков ритуалы никогда не были связаны с деньгами. Но Дерягин на этом отчего-то не заострил внимание. И во второй раз семеро вотяков были признаны виновными.

Но и на сей раз адвокат обвиняемых не сдался. Он опять подал апелляцию, заявив, что ему не позволили вызвать на заседание важных свидетелей – ту троицу, оправданную во время первого заседания. Дело в третий раз было направлено на пересмотр. Любопытно, что Кони уже спустя много лет признался, что повторной отменой приговора был сильно недоволен и обеспокоен обер-прокурор Святейшего Синода Константин Победоносцев, ярый приверженец воинствующего православия и уничтожения любого проявления язычества. Но вмешаться он не мог, поскольку дело о вотяках стало уже достоянием общественности.

На сей раз среди защитников удмуртов появился влиятельный человек – журналист и писатель Владимир Короленко. Причем к делу известный защитник униженных и оскорбленных подошел основательно. Владимир Галактионович предварительно побывал в деревне, пообщался с местными жителями (и с русскими, и с вотяками), осмотрел место преступления. После чего выдал серию статей, посвященных «вотяцкому жертвоприношению», опубликованных в петербургском журнале «Русское богатство». Когда «мултанское дело» приобрело широкий общественный резонанс, он сумел договориться с главной звездой юриспруденции того времени – Николаем Карабчевским. Учитывая статус адвоката, его услуги стояли баснословных денег, но он согласился бесплатно защищать вотяков. Выгода для Карабчевского была очевидна – победа обещала сделать его звезду еще ярче. И этим грех было не воспользоваться.

Николай Карабчевский

Третье судебное заседание, проходившее в Мамадыше Казанской губернии июне 1896 года, кардинально отличалось от предыдущих. Помимо известных людей, вставших на сторону вотяков, в зале присутствовало множество журналистов. Обвинение ничего не могло противопоставить Карабчевскому. А эксперт адвоката этнограф Григорий Верещагин сумел доказать, что «замаливание людей» - это всего лишь вымысел, страшилка для непослушных детей.

Шаг за шагом Карабчевский разбивал доказательства вины вотяков. Он напомнил судьям о болезни Матюнина и сообщил, что тот не мог из-за этого употреблять алкоголь. Соответственно, это опровергло версию Раевского о том, что вечером четвертого мая в деревне побывал Матюнин, которого в состоянии алкогольного опьянения видели некоторые жители Старого Мултана. Затем Карабчевский разрушил версию убийства, выдвинутую Раевским. Выяснилось, что Матюнина никак не могли подвесить за ноги к потолку, поскольку высота шалаша составляла сто шестьдесят семь сантиметров, а рост жертвы – сто семьдесят сантиметров.

Свою речь адвокат закончил фееричной точкой. Оказалось, что в ночь с четвертого на пятое мая у Моисея Дмитриева ночевал пристав Тимофеев – тот человек, который и начал распутывание «мултанского дела». И если бы в шалаше действительно происходило ритуальное убийство, Тимофеев в любом случае заметил что-нибудь неладное. Пристав не стал с этим спорить.

После совещания суд оправдал вотяков. А спустя несколько недель из-за сильной жары болота постепенно начали высыхать, и удалось отыскать череп Матюнина.

Спустя год появилась версия преступления профессора судебной медицины Феодосия Патенко. Он заявил, что Матинин был убит двумя русскими крестьянами, живущими в деревне Анык. По утверждению профессора, они специально обыграли преступление как ритуальное убийство, чтобы подставить ненавистных вотяков. Правда, фамилии Патенко не назвал. Они стали известные гораздо позже – в 1932 году. Житель Аныка Тимофей Васюкин во время предсмертной исповеди признался в убийстве, а заодно назвал и подельника – Якова Конешина. Крестьяне думали, что таким образом им удастся добиться выселения язычников из Старого Мултана. А освободившиеся земли передадут русскому населению деревни. Но план, казавшийся идеальным, не сработал.