Уникальность новой «мирной» войны заключается в том, что адресатом антироссийской политики США и Запада в целом является не локальная третьесортная диктатура, а одна из ядерных сверхдержав – развитая индустриальная Россия. За спиной которой стоит Китай. Да и сама Россия – это страна, которой критически не хватает роста, но это, спасибо рыночной экономике, не бедная страна с отсутствующей туалетной бумагой, на рулоне которой поскользнулся великий СССР.
Политическая история Запада представляет собой две с половиной тысячи лет перманентной борьбы – внутренней и внешней. Первым сражением «внешней» войны стала битва при Марафоне в 490 году до нашей эры. Последним сражением «внутренней» войны – центрально-европейская операция союзников 22 марта – 11 мая 1945 года.
Результатом борьбы вовне стало установившееся 500 лет назад практически безраздельное политическое и военное доминирование в мировых делах, а внутри – сформировавшееся в середине прошлого века уникальное сообщество, отношения между участниками которого строятся на иных, нежели чем в международной системе вообще, принципах. Это сообщество ценностей и интересов, собственно, и является физическим содержанием устоявшегося в публицистике понятия «Запад». При этом частично или полностью включёнными в него оказались страны и социальные организации, исповедующие другие ценности, отличающиеся от ценностей Европы и её продолжений в Новом Свете. Например, Япония, Южная Корея или Сингапур. Поэтому предопределённость сохранения их в строю союзников США связана не с уникальной природой отношений между ними, а с военно-стратегическими соображениями локального характера.
Эти «две войны» определили поведение и стратегическую культуру стран Запада, в такой же степени, как степь определила стратегическую культуру России в времена раннего Московского государства. Трюизмом является утверждение, что европейская теснота – от греческих полисов до суверенных монархий XVII века – всегда была идеальным ландшафтом для конфликта. Отсюда задиристость европейских народов. Обширные пространства вовне исторически неизбежно выглядели объектом экспансии и колонизации. Перманентный внутренний конфликт был нормальностью до тех пор, пока были силы и не было внешней угрозы. Особенность Запада в том, что он не перестаёт бороться и никогда не сидит сложа руки. Эта борьба является его естественным состоянием и не имеет альтернативы. Она прекращается только, когда противник исчезает с карты как автономная единица. Будучи, как правило, включённым в Запад.
Новая «мирная» война, которая фактически декларирована, будет характеризоваться одновременно нежеланием всех участников сползания к полномасштабному конфликту – в нём погибнут все – и созданием множества рискованных ситуаций, которые к такому конфликту могут привести. В этом отношении она схожа с последними десятилетиями холодной войны второй половины XX века. И это является основной причиной искушения их отождествлять. Но это стало бы, видимо, фатальным аналитическим упрощением – как с точки зрения системных признаков нового глобального конфликта, так и возможных стратегических решений участников.
Нынешнюю ситуацию нельзя считать простым продолжением истории прошлой холодной войны. Как, например, Вторая мировая война стала продолжением Первой и скорректировала возникшие по её итогам системные перекосы – недобитую Германию и несправедливо обойдённую трофеями Японию.
Сегодня в случае стратегического поражения России опять подняться, скорее всего, не дадут. Наиболее радикальным вариантом может оказаться даже физическое разделение страны. Этого не произошло в межвоенные 1919–1939 годы, когда основные участники международной политики не менялись. Только Россия переоделась из императорского мундира в большевистскую тужурку.
Чисто тактически и стилистически текущие события в отношениях «Россия – Запад» ближе к отношениям Запада и Советской России в 1920–1930 годы. Стратегически же сейчас с момента завершения холодной войны изменилось всё. Во-первых, немало было сказано про отсутствие в новом этапе «внешней» войны Запада ярко выдержанной идеологической составляющей. Противник не исповедует радикальную идеологию, отрицающую основы европейских ценностей. Более того, в мире растёт ценностный плюрализм. Во-вторых, изменились все контексты. Уникальность ситуации, как уже многократно писали, в том, что адресатом политики США и их союзников по международному сообществу Запада является не локальная третьесортная диктатура, а одна из ядерных сверхдержав – развитая индустриальная Россия. За спиной которой стоит Китай.
Во второй половине XX века качественно отличался внутренний контекст, в рамках которого разворачивалось противостояние. На фоне подавляющей бедности в большинстве азиатских и не только стран Запад мог предложить привлекательную модель экономического развития. Этим успешно воспользовался, в частности, Китай, решив параллельно задачу подстраховаться от угрозы с Севера. Сейчас этот ресурс в значительной степени, если не полностью, исчерпан – в отношении стратегически важных государств Азии. Да и сама Россия – это страна, которой критически не хватает роста, но это, спасибо рыночной экономике, не бедная страна с отсутствующей туалетной бумагой, на рулоне которой поскользнулся великий СССР.
С другой стороны, на самом Западе закончился уникальный для истории капитализма период, когда неизбежное неравенство распределения доходов компенсировалось сногсшибательным экономическим ростом 1940–1970-х годов. Сейчас запасы преимущественно исчерпаны, и результат – рост популизма и неуверенность населения. Попытки гальванизировать общество через конфликт, в данном случае с Россией, материально подкрепляются слабо.
Внешний контекст также подвергся радикальной трансформации. Век Европы закончился в 1914 году, век Америки заканчивается на наших глазах, веку Китая не бывать – его все будут сдерживать, но XXI век станет веком Азии, когда основные системообразующие конфликты будут происходить в самой населённой части земли. Новая мировая политическая география имеет совершенно определённое физическое измерение – выход Китая и Индии в число держав мирового порядка и мировых же амбиций. В 1840 году Англия напала на Китай, развязав первую Опиумную войну. Так Поднебесная против своей воли стала частью международной системы. Но потребовалось более чем полтора столетия для того, чтобы включение Китая в Вестфальскую систему получило развитие. После обретения независимости в 1947 году в Вестфальскую систему была включена Индия. Но только сейчас это стало фактором, влияющим на положение дел и расстановку сил в мире. Это, возможно, предопределило неизбежность одновременной атаки на Россию и Китай. У Запада, безусловно, есть опыт одновременной борьбы с двумя противниками. Но тогда на его стороне выступала гигантская по своим природным, географическим и мобилизационным ресурсам Россия. Сейчас заметны попытки сделать союзником Индию. Но вероятность этого будет зависеть от того, как постоянное союзничество вписывается в индийскую стратегическую культуру.
Таким образом, внешние и внутренние условия, в которых развивается конфликт, не настолько очевидны с точки зрения его исхода. Именно это, возможно, двигает решимостью России, вызывающей искреннее возмущение на Западе. И поэтому – ещё один, к сожалению, трюизм – отношения России с США и их союзниками вряд ли имеют шансы на улучшение в обозримой перспективе. Также именно это снимает в этих отношениях проблему неопределённости намерений. Видимо, Москве нужно стремиться к тому, чтобы выработать стратегические привычки, способные помочь извлечь выгоду из изменений внутреннего и внешнего контекста.
Во-первых, России необходимо оставить мысли о возможности установления статус-кво и новых «правил игры». Это невозможно просто потому, что прекратить борьбу на «внешнем» фронте Запад может, только инкорпорировав противника внутрь себя на тех или иных условиях. Это произошло с Германией в 1945 году, это предлагали сделать наиболее мудрые западные политики и учёные в отношении России после 1991 года. Тогда их не послушали.
Аналогичная стратегия, только другими средствами, проводилась в отношении Китая после начала рыночных реформ. Американские и китайские стратеги вели своеобразное соревнование. Китаю нужно было мирно наращивать мощь до того времени, когда для победы уже не потребовалась бы война, а США – поддерживать развитие рынка до объёма, который нужен для неизбежности политической либерализации. Перелом, как констатируют ведущие российские китаисты (Александр Ломанов), произошёл на наших глазах. В Пекине поняли, что «держаться в тени» более невозможно, а в Вашингтоне, что развитый Китай не будет комфортным партнёром. В принципе – либеральные иллюзии 1990-х годов дали Китаю два с половиной десятилетия форы.
Во-вторых, нужно внимательно прислушиваться к тому, как действия США и их союзников влияют на перспективы осуществления стратегических планов тех, кто пока является основным получателем выгод от противостояния с Россией, то есть крупнейших стран Азии – Китая и Индии. Пока они радуются, но системные сдвиги, к которым может привести тотальность компании Запада против России, весьма вероятно скажутся и на линейности тех процессов, особенно в экономике, которые позволяли Пекину и Дели смотреть в будущее с оптимизмом. Пока обе державы проявляют в отношении конфликта между Россией и Западом сдержанность. Однако вероятность «осыпания» существующей инфраструктуры глобализации сможет сделать ценные для них элементы отношений с Западом менее ценными.
В-третьих, России не нужно испытывать иллюзий в отношении своего места и роли. Они совершенно не определены. Возникший конфликт с Россией – это, скорее, первый эпизод гораздо более масштабных процессов адаптации Запада к новому внутреннему и внешнему контексту. Пока Москва стремится к тому, чтобы стать универсальным балансиром в той структуре международной системы, которая сформируется в ближайшие десятилетия. Но для того, чтобы это стало реальностью, нужно создавать внутри соответствующие условия. Тактическая игра может быть успешной достаточно долго. Но без постоянного наращивания внутренней устойчивости она приведёт к тому, что новое изменение контекста отправит страну в историю
Комментарии (0)