После Гражданской войны начался лютый голод, подобного которому Россия не знала со времён Бориса Годунова.
Вначале романа Дмитрия Фурманова «Чапаев» описано, как красноармейцы-рабочие из Иваново-Вознесенска (промышленного региона), удивляются обилию пшеничного хлеба в Среднем и Нижнем Поволжье — он дешевел от станции к станции. Это было в 1919 году. Два года спустя хлебный поволжский рай постигнет бедствие, связанное в первую очередь с политикой партии, за которую сражались рабочие-большевики.
Царь-Голод
Россия издавна являлась зоной рискованного земледелия: посевам на севере всегда угрожали заморозки, а на юге — регулярные засухи. Этот природный фактор, плюс неэффективность сельского хозяйства, периодически приводил к неурожаям зерновых и голоду.
Императрица Екатерина II приняла превентивные меры против голода: создала хлебные склады («магазины») в губернских центрах, для продажи зерна по фиксированной цене. Но шаги правительства не всегда были эффективны. Попытки в царствование Николая I заставить крестьян выращивать картофель (как альтернативу зерновым) привели к бунтам.
Во второй половине XIX века образованные люди стали задумываться о том, как правильно решить проблему регулярных неурожаев и голодающих крестьян. Александр Энгельгардт в «Письмах из деревни» показал, что по соседским дворам за «кусочками» ходят не профессиональные нищие, а крестьяне, которым не хватает хлеба до нового урожая и эта нехватка — системна. По мнению другого знатока народа — Николая Некрасова, именно голод заставлял крестьян заниматься несвойственными им делами — например, строить железную дорогу: «В мире есть царь, этот царь беспощаден. Голод названье ему».
Очередь за хлебом в Петрограде. Осень 1916 года
Но страшный голод 1891 года после очередного неурожая показал, что решение так и не найдено. Казна истратила на помощь пострадавшим полмиллиарда рублей, но избежать смертей от нехватки продовольствия так и не удалось. Однако голод сплотил общественность, от Льва Толстого, до его оппонента Иоанна Кронштадтского, в желании как помочь крестьянству, так и предотвратить новые бедствия.
После революционных событий 1905 года проблема неурожаев и голода отступила на второй план. Пьеса Леонида Андреева «Царь-голод» была посвящена порокам современной цивилизации, а не проблемам голодающей деревни. Валовый сбор зерновых перед Мировой войной вдвое превышал сбор первых лет царствования Николая II. Право выхода из сельской общины, новые железнодорожные линии, медленная, но неуклонная интенсификация труда на селе позволяли надеяться, что в XX веке голод России не грозит.
От изобилия к монополии
Первая Мировая война привела к продовольственным проблемам почти во всех странах — участницах конфликта. Но поначалу не для России. Остановка экспорта оставила без русского зерна Германию и Антанту. А в Российской империи дешёвого хлеба было вдоволь. Суточный солдатский паёк составлял 1200 грамм хлеба, 600 грамм мяса, 100 грамм жиров — несбыточная мечта советских солдат времён Великой Отечественной. Не бедствовал и тыл: например, если перед войной потребление сахара составляло 18 фунтов на душу в год, то в войну выросло до 24 фунтов.
С 1916 года крестьяне придерживали хлеб, ожидая возвращения паритета цен
В 1916 и 1917 годах положение было уже не столь радостным. Цена на хлеб выросла почти вдвое, на мясо — в два с половиной раза. Ещё сильнее подскочили цены на промышленные товары. По тогдашним подсчётам, крестьянин, продав перед войной пуд пшеницы, мог купить 10 аршин ситца, а теперь — только два.
В восемь раз подорожали гражданские изделия из металла. И многие крестьяне стали хранить зерно, ожидая, пока вернётся довоенный паритет цен. Добавились сбои в работе транспорта и ситуативная нехватка продовольствия в крупных городах. Одно из таких событий в Петрограде, в феврале 1917 года, стало катализатором уличных беспорядков, солдатского бунта и, как следствие, свержения царской власти.
Временное правительство осознало проблему. 25 марта была введена государственная хлебная монополия. Продовольственный и кормовой урожай, включая ещё не собранные посевы 1917 года, принадлежал государству. Собственник оставлял себе только зерно, необходимое для семьи и наёмных рабочих, плюс семенное зерно и корм для скота. Остальной хлеб выкупался по твёрдой цене. Причём в случае утайки хлеба от государственных органов цена при скупке уменьшалась вдвое. Не желающим сдавать хлеб грозили реквизиции.
Демонстрация в Петрограде. Фото сделано летом 1917 года
Одной из основных проблем Временного правительства было отсутствие его легитимности в глазах народа: крестьяне не понимали, почему новые власти требуют от них то, что не требовал прежний, гораздо более привычный и понятный царский режим. В результате, осенью 1917 года накануне большевистского переворота было выкуплено у производителей лишь 280 млн пудов (4,5 млн тонн), вместо запланированных 650 млн пудов. Неудачи в хлебных заготовках стали косвенной причиной свержения Временного правительства.
Один из первых декретов большевиков — «О мире» — парадоксальным образом облегчил решение продовольственной проблемы: деморализованная армия начала расходиться, тем самым сокращая число едоков на государственном обеспечении. Однако это была лишь отсрочка: без хлеба оставалось городское население, как пролетариат, так и жители, которых новая власть признала «нетрудовым элементом». Хлебную монополию Советская власть не отменила, а дополнила декретами.
В мае 1918 года Народный комиссариат продовольствия получил чрезвычайные полномочия в борьбе с «деревенской буржуазией», то есть с любым производителем, у которого был хлеб. Так меры по обеспечению страны продовольствием стали классовой войной.
Сделался голод, народ умирал
Вернёмся к роману Фурманова. «Чем ближе к Самаре, тем дешевле на станциях хлеб. Хлеб и все продукты. В голодном Иваново-Вознесенске, где месяцами не выдавали ни фунта, привыкли считать, что хлебная корочка — великий клад. И тут рабочие вдруг увидели, что хлеба вволю, что дело совсем не в бесхлебье, а в чём-то другом… Надо бы было поверить, что, продвигаясь в самарскую хлебную гущу, всё там будет дешевле. На каком-то полустанке, где хлеб показался особенно дёшев и бел, — закупили по целому пуду… Через день приехали на место и увидели, что там он белей и дешевле…»
Роман «Чапаев» не только основа для культового советского фильма, но и очень важный исторический нарратив. Он доказывает, что в 1919 году в Поволжье не существовало предпосылок для голода, хлеб можно было открыто приобрести. Рабочие из промышленных нечернозёмных регионов правильно догадывались, что проблемы городов не в бесхлебье.
Из этого наблюдения могли быть сделаны два практических вывода. Первый: необходимо восстановить транспорт и заинтересовать крестьян-производителей в сдаче зерна государству, чтобы хлеб стал доступен в Иваново-Вознесенске и других фабрично-заводских городах. Второй предполагал реквизицию хлеба у крестьян, как наказание не только за его укрывательство, но и «неправильное» классовое происхождение владельцев.
Реквизиция крупного рогатого скота для Красной армии. Источник: «Дилетант»
С середины 1918 года Советская власть уверенно шла вторым путём. В сельскую местность выдвигались продотряды. В помощь им создавались сельские комитеты бедноты — комбеды — с заранее определённой функцией: помогать местным советским органам в заготовке продовольствия. Это сразу привело к крестьянским восстаниям.
В 1918 году большевики не имели возможности в массовом порядке выкачать хлеб из деревень. Под их контролем была относительно небольшая территория, а система насильственных реквизиций ещё не сформировалась. Потому-то в Поволжье на станциях было можно купить недорогой хлеб. Но соввласть крепчала и прессинг на земледельцев усиливался.
Кроме того, увеличилось число государственных едоков. К концу 1919 года численность Красной Армии достигла трёх миллионов человек, а в 1920 году — 5,3 млн. Поволжье оказалось ресурсной базой для двух фронтов одновременно — Южного, против белых армий Деникина и Врангеля, и Восточного — против Колчака.
Первые случаи голода в регионе были отмечены ещё в 1920 году. К лету следующего года стало ясно, что начинается катастрофа, не имеющая аналогов в новейшей истории России: засуха в Поволжье погубила и без того существенно сократившиеся посевы. Привычная «старорежимная» мера борьбы с голодом: доставка хлеба из губерний, не затронутых засухой, исключалась. На четвёртый год Советской власти запасов зерна не осталось нигде.
Распустить армию, объесть Украину
Весной 1921 года большевики поняли, что их политика разочаровала большинство населения и, в первую очередь, крестьян. Символом этого разочарования стало восстание в Кронштадте и повсеместные крестьянские волнения. В марте декрет ВЦИК заменил продразвёрстку продналогом, который оставлял возможность свободно продавать излишки продукции.
Однако эта разумная мера опоздала минимум на год. В хозяйствах Поволжья, как, впрочем, и в других регионах, не осталось зерна, чтобы в текущем сезоне увеличить посев.
Для экономии государственных ресурсов было осуществлено обвальное сокращение Красной Армии: к концу 1921 года её численность составила 1,5 млн человек. Одновременно появился предложенный самим Владимиром Лениным проект, который наоборот предусматривал военную мобилизацию сельской молодёжи с голодающей территории — от пятисот тысяч до одного миллиона человек.
Агитационный плакат
Ильич предложил контингент молодёжи разместить на территории Украинской ССР: «если поставить на Украине армию из голодных губерний, этот остаток (хлеба) можно было бы собрать… чтобы они помогли усилению продработы, будучи сугубо заинтересованы в ней, особенно ясно сознавая и чувствуя несправедливость обжорства богатых крестьян на Украине». Соратники Ильича всё же не решились прибегнуть к этой дикой мере: разместить в богатых краях полмиллиона голодной и озлобленной солдатни.
Но когда стало ясно, что одними декретами спасти от голодной смерти миллионы людей не удастся, Ленин с соратниками пошли на невероятный шаг. 2 августа Советская Россия обратилась ко всему миру, но не с требованием признания, и не с призывом повсеместно установить диктатуру пролетариата. Совнарком уведомлял мировую буржуазию, что «российское правительство примет любую помощь, из каких бы источников она ни поступила».
Ленин велел прессе высмеивать и травить комитет по борьбе с голодом
Кукиш для НКО
На первом этапе — летом 1921 года — помощь пришла из неожиданного источника. Чудовищный голод вызвал явление, почти забытое в стране: консолидацию общественных сил, относящихся к советской власти без восторженной лояльности, но готовых временно забыть разногласия и приступить к активной работе по решению проблемы.
22 июня в Московском обществе сельского хозяйства выступили участник кооперативного движения, агроном Михаил Куховаренко и экономист Александр Рыбников. Они вернулись из Саратовской губернии и сделали доклад на тему: «Неурожай Юго-Востока и необходимость государственной и общественной помощи». Четыре дня спустя «Правда» опубликовала статью, признававшую тяжелейший голод в Поволжье, а также тот факт, что бедствие превосходит по своим масштабам голод 1891 года.
Такая реакция официозной газеты на доклад породила надежды, что, как и при царизме, против голода можно объединиться всей страной. При Московском обществе сельского хозяйства был создан комитет по борьбе с голодом — Помгол. В него вошли деятели из разных сфер: искусствовед Павел Муратов, друг и соратник Льва Толстого Владимир Чертков, писатель Михаил Осоргин, филолог Николай Марр и другие люди, известные с дореволюционных времён. Комитет возглавил председатель Московского совета Лев Каменев. Почётным председателем стал писатель Владимир Короленко, ветеран борьбы с голодом 1891 года.
Умирающие от голода ребёнок и его отец в селении Маркс
Создание общественного Помгола выглядело сенсацией. С момента захвата власти большевики последовательно избавлялись от политических союзников и пресекали любую деятельность, в том числе благотворительную, возникшую не по приказу. Казалось, невиданная беда принудила их к взаимодействию с творческой и экономической интеллигенцией.
Игра в сотрудничество с неправительственной организацией продолжалась недолго. В большевистской печати комитет именовался не иначе, как «Прокукиш», по именам троих деятелей: бывшего министра Временного правительства Сергей Прокоповича, его жены Екатерины Кусковой и либерального политика Николая Кишкина. Ленин откровенно писал: «От Кусковой возьмём имя, подпись, пару вагонов (продовольствия) от тех, кто ей сочувствует. Больше ни-чегого». Он велел партийной прессе: «на сотни ладов высмеивать и травить «Кукишей» не реже одного раза в неделю».
После получения первой партии заграничной помощи, Помгол был распущен, а большинство его участников — арестованы. Сравнительно с последующими репрессиями, их судьба была не очень драматичной — кто-то отбыл за границу, а кто-то даже сделал успешную карьеру в Советской России. Так был упущен, скорее всего, последний шанс на существование независимой общественной организации, способной взаимодействовать с коммунистической властью, если не контролируя её, то хотя бы консультируя.
Отвергая протянутую руку помощи, большевики действовали цинично и рационально. Даже те из будущих вождей, кто в годы Первой Мировой войны находился в ссылке и эмиграции, имели представление о работе Земгора (Главный по снабжению армии комитет Всероссийских земского и городского союзов) и военно-промышленных комитетов.
Эти организации помогали правительству, но также его критиковали. Поэтому голод казался большевикам меньшей угрозой, чем любое независимое учреждение.
Урок для власти, урок для мира
Достаточно скоро Помгол появился опять — сугубо правительственная организация, задачей которой было координировать действия местных и центральных властей. Малая советская энциклопедия (тома первого издания выходили с 1928 по 1931 год) хотя немало писала о противниках советской власти, но общественный Помгол в соответствующей статье упоминать не стала, только официальную структуру.
Осенью и зимой 1921 года, когда голод в Поволжье достиг апофеоза, в Советскую Россию начались масштабные поставки денежной, продовольственной и другой помощи, в первую очередь от американской организации АРА, а также из европейских стран. Однако полярный исследователь и филантроп Фритьоф Нансен обвинял западные правительства, что они могли бы спасти сотни тысяч жизней, если бы начали помогать гораздо раньше.
Сваленные в кучу трупы людей, умерших от голода
Фотографии обтянутых кожей детских скелетов — живых и мёртвых — оказали более сильное воздействие на западное общество, чем новости о репрессиях. При этом большевики, как всегда, оказались умелыми тактиками. К изъятию драгоценностей у церковных общин (разумеется, ради спасения бедствующих) они приступили не сразу, а лишь в феврале 1922 года, когда западная помощь уже шла широким потоком. Мировые СМИ сообщали с мест, что ситуация гораздо страшнее, чем считалось, и остановить продовольственные поставки никто бы не решился.
Отмена продразвёрстки и американская пшеница сделали своё дело. К лету 1922 года голод пошёл на спад. Крестьяне охотно засевали пашни, рассчитывали доход от продажи хлебных излишков и не думали, что семь лет спустя у них отберут уже не хлеб, а землю.
После 1921 года в странах Запада коммунизм стал ассоциироваться c голодом
Партия большевиков и, в первую очередь, её генеральный секретарь Иосиф Сталин сделали выводы. Следующее наступление на крестьянство — коллективизация, окажется продуманной военной операцией, а голод — не только случайным последствием, но и направленной мерой.
Фотографических свидетельств Голодомора 1933 года практически не осталось — исполнители позаботились. Советизированная общественность не пыталась создать независимые комитеты, а только одобряла коллективизацию и её героев, вроде Павлика Морозова.
Марка. Источник: «Дилетант»
Но Поволжский голод стал не менее важным уроком и для стран, жители которых начинают утро с чтения газет. Большевизм презентовал себя, как обновляющая сила, способная построить новый справедливый мир, без войн и голода. И если Гражданская война в России выглядела естественным последствием Мировой войны, не очень страшным на фоне общеевропейской бойни, то чудовищный, каннибальский, средневековый голод оказался самой действенной антикоммунистической пропагандой.
Марксизм не умер в 1921 году. Но с тех пор ни одна коммунистическая партия в Европе не могла взять власть парламентским путём. Коммунизмом баловалась левая интеллектуальная элита, от студенческих демонстраций, до сотрудничества с советской разведкой. Для среднего класса — «обывателя» в глазах этой элиты — коммунизм навсегда ассоциировался с голодом. Трагедия в Поволжье стала одной из самых чёрных страниц в истории СССР и России, а для остального мира — прививкой от большевизма.
Комментарии (65)