Поражение Третьего рейха во Второй мировой войне означало крах идеи о немецкой империи в Европе и оказало сильное влияние на все немецкое общество. Как отмечает историк Олег Пленков,
Германии в новейшей истории современности занимает исключительное место по той причине, что это единственная страна в истории современности, которая пережила тотальное поражение в войне, т. е. такое поражение, за которым первоначально даже не просматривалась возможность возрождения национального государства. Как думали тогда многие немцы,
«настал час ноль» [1].
Условия капитуляции были тяжелыми и означали не только территориальные потери, оккупацию и раздел Германии, но и пересмотр ее политической культуры. Процесс становления современной исторической памяти немецкого общества о Второй мировой войне, выразившейся в чувстве покаяния, развивался беспрерывно на протяжении всей истории существования Федеративной Республики Германии [2]. Относительно причин немецкого покаяния, историк Виктор Кондрашин высказал следующее мнение:
«В новейшей истории лишь одна страна каялась за действия прежних властей. Это Германия. Но покаяние немцев было не добровольным, а принудительным. Его навязали им победители [3]».
К первому этапу формирования исторической памяти следует отнести денацификационные процессы сначала в оккупационных зонах, а потом в ФРГ и ГДР. Денацификация Германии, как и сам заложивший её начало Нюрнбергский процесс, являются широко разрекламированными составляющими послевоенного переустройства.
Однако можно констатировать, что эти процессы мифологизировались. В данном материале мы постараемся ответить на вопросы – как немцы относились к Нюрнбергскому процессу, как они относились к Третьему рейху в 1950–1960-е годы и как Германия в итоге пришла к осуждению нацизма и национальному покаянию.
Нюрнбергский процесс глазами немцев
Как отмечает Олег Пленков, Нюрнбергский трибунал в глазах немцев не был судом, который воспринимался как справедливый и законный. Таковым он воспринимается ныне, а сразу после войны было довольно спорных вопросов, связанных с его работой. Немцы были склонны воспринимать Нюрнбергский процесс как месть победителей.
Немецкий историк С. Хаффнер отмечал, что крупной ошибкой союзников во время Нюрнбергского трибунала было то, что они не отделили друг от друга, во-первых, военную агрессию, во-вторых, военные преступления, в-третьих, геноцид. Первое совершали все без исключения державы во все времена, второе делали в войну не только немцы, но массовые убийства фабричным способом – вот, что отделяло по-настоящему нацизм от цивилизованного мира. Попросту говоря, обвинители в Нюрнберге стерли разницу между преступлениями нацистов и обычной имперской политикой [5].
Суд над другим государством в принципе не имел прецедентов и представлял собой юридический нонсенс. Тем более что во время войны преступления совершали все участники, но судили только побежденных. Французский историк Марк Ферро справедливо отмечает:
«При этом другие режимы – певцы демократии и поборники свобод – тоже без колебаний прибегали к войне на полное уничтожение. Даже если такая война не обосновывалась теоретически и не программировалась, она, тем не менее, предусматривала, по примеру врага, стирание городов дотла – вплоть до использования атомной бомбы [6]».
Главный американский обвинитель в Нюрнберге Роберт Джексон сказал, что
«война – это преступление»,
надо так понимать, что любая война. Самое же пикантное состояло в том, что Enola Gay с атомной бомбой на борту была уже на пути к Хиросиме, когда в Лондоне оживленно обсуждали тезис главного обвинителя от США Джексона что «война – это преступление [5]».
Нужно еще помнить, что Нюрнбергский трибунал был типично американским начинанием, поскольку американцы всегда склонялись к тому, чтобы переносить принципы свей внутренней политики на внешнюю политику во всем мире. Точно так же пытался делать и президент Вудро Вильсон после окончания Первой мировой войны, пытаясь заменить прежний принцип баланса сил в международной политике [5].
В 1918 году уже имела место быть подобная 1945 году ситуация: в конце войны была сделана попытка составить список из 4 900 военных преступников, включавший кайзера (голландцы, правда, отказались выдать его), Гинденбурга, Людендорфа, Бетмана Гольвега, но в итоге страны Антанты отказались от всего этого. В Нюрнберге же была весьма сильна эмоциональная составляющая: масштабы убийств были ужасными, особенно тяжело было осмыслить происходившее в концлагерях [5].
В статус международного трибунала, который был согласован и подписан 8 августа 1945 года, были включены три пункта:
1. Планирование и проведение агрессивной войны.
2. Нарушение законов войны и обычаев войны – то есть военные преступления.
3. Преступления против человечности в той мере, в которой эти нарушения находятся в связи с военными преступлениями.
Однако следует сделать немаловажное замечание – никогда после Нюрнберга преступление, связанное с ведением агрессивной войны, не было признано в международном праве.
Относительно военных преступлений особенно интересным являлся вопрос, связанный с «выполнением преступных приказов». Генерал вермахта Альфред Йодль на Нюрнбергском процессе заявил, что решения о начале войны принимается политиками, а не солдатами,
«солдаты не ведут агрессивных войн, это политическое понятие» [7].
Слова Йодля о долге солдата выполнять приказ потом в разных вариантах повторялись много раз. В самом деле, если выбирать приказы, которым нужно подчиняться, а которым нет, такой путь приведет в тупик, т. к. армия строится на отношениях приказа-подчинения. Отказ от подчинения всегда имел следствием наказание.
Например, английский офицер Уильям Дуглас Хоум угодил на год в тюрьму за отказ подчиниться приказу своего командования продолжить бомбардировку французского Гавра в сентябре 1944 года, когда начальник немецкого гарнизона полковник Эберхард Вильдермут после первой войны бомбардировок просил разрешение эвакуировать гражданское население. Собственное командование запретило Хоуму принимать предложение немецкого офицера, но Хоум не подчинился приказу, за что был отстранен и арестован. Новый командир продолжил обстрел, в итоге в осажденном городе погибло более трех тысяч французов [5].
В этой связи Хоум высказывал удивление по поводу признания военным судом фон Манштейна «виновным в допущении исполнения приказов высшего руководства». Хоум посоветовал внести в устав английской армии две поправки: во-первых, указать, какие приказы нужно выполнять, а какие нет; во-вторых, определить, что влечет за собой большее уголовное наказание – подчинение или неподчинение приказам [5].
В 1954 году в ФРГ законодательно было установлено, что все решения Нюрнбергского трибунала являются обязательными и не требуют никаких дополнительных доказательств. Это решение открывало окна и двери для субъективизма победителей. Учебники по истории, не говоря уже о научных исследованиях, должны были следовать этому судебному предписанию, продиктованному политиками [5].
В итоге следует констатировать, что Нюрнбергский трибунал, конечно, был необходим, но он не стал прологом к установлению настоящего правопорядка в деле оценки военных преступлений как таковых и никакого соответствующего прецедента не создал.
Настоящее осознание немцами происшедшего случилось много позже, по словам немецкого историка Эдгара Вольфрама:
«в ФРГ понимание того, что поражение в войне и освобождение от нацизма связаны между собой, пришло значительно позже 1945 года»
и отнюдь не вследствие решений трибунала в Нюрнберге [8].
Денацификация – мифы и действительность
Аэрофотоснимок зданий юстиции на Фюртерштрассе в Нюрнберге в ноябре 1945 года
Основные принципы денацификации были рассмотрены на Ялтинской и Потсдамской конференциях.
Денацификация означала уничтожение Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП) и всех подконтрольных ей структур, очищение всех сфер общества от нацистских деятелей и от национал-социалистических идей. Главной целью денацификации можно считать стремление убедить немецкий народ в том,
«что он понес тотальное военное поражение, и что он не может избежать ответственности за то, что он навлек на себя, поскольку его собственное безжалостное ведение войны и фанатическое сопротивление разрушили германскую экономику и сделали хаос и страдания неизбежными» [9].
Нужно отметить, что денацификация, проводимая оккупационными властями, преследовала своей целью сформировать новую историческую память немецкого народа о Второй мировой войне. Вспомним, что НСДАП в Германии имела высокий рейтинг популярности. В июле 1932 года НСДАП получила 37,36 % на выборах в рейхстаг, а в ноябре – 33,09 %, что демонстрировало ее популярность. Данный успех стал одной из причин прихода к власти Адольфа Гитлера в январе 1933 года в качестве рейхсканцлера.
Денацификация основывалась на правовых нормах Нюрнбергского процесса. Начало ей было положено военными администрациями оккупационных зон, но после возникновения двух государств, ФРГ и ГДР, отнесена к их компетенции. В 1950-е годы нехватка кадров и холодная война привели к частичной «ренацификации» ФРГ, в результате чего некоторые бывшие нацисты попали в органы государственной власти. В 1951 году были внесены поправки в основной закон ФРГ, позволившие бывшим членам НСДАП вернуться к службе в ряде правительственных учреждений [10]. Фактически новая система успешно интегрировала множество людей с коричневым прошлым.
Мифы о том, что в 1945 году после тотального поражения немцы вдруг резко стали демократичными и однозначно осудили свое прошлое, достаточно распространены, но имеют к реальности весьма слабое отношение. Как отмечает историк Николай Власов, в 1950–1960-е годы в ФРГ было немало людей, по-прежнему симпатизировавших Третьему рейху.
«Никакого «часа ноль» в 1945 году для немецкого общества не существовало. Гитлер продолжал пользоваться посмертной популярностью, значительная часть общества и спустя несколько лет после поражения считала довоенный Третий рейх лучшим временем в германской истории.
В 1950–1960-е годы в ФРГ было достаточно много людей, не желавших ничего знать ни о какой вине, ответственности и далее по списку. Эти люди искренне считали, что вермахт выполнял благородную миссию по защите Германии от большевизма, а лагеря смерти – придуманный победителями фейк.
Реально разбираться со своим прошлым западные немцы начали ближе к концу 1960-х годов, когда повзрослело новое поколение, многие запятнанные фигуры сошли со сцены, а ФРГ уже представляла собой достаточно успешную и стабильную систему, которой не грозила судьба Веймара [12]»,
– отмечает историк.
По его мнению, главным фактором стабильности ранней ФРГ являлось «немецкое экономическое чудо».
«Главным фактором стабильности ранней ФРГ являлось знаменитое «немецкое экономическое чудо».
Граждане стали всем сердцем поддерживать новую систему тогда, когда почувствовали реальные улучшения в своей собственной жизни. Часто говорят, что победители поступили весьма мудро, не наказывая западных немцев материально, а помогая им как можно скорее восстановиться. На самом деле, эта стратегия была продиктована в первую очередь не исторической мудростью, а развитием холодной войны в Европе.
В ситуации острого противостояния с соцблоком западным державам была нужна сильная и успешная ФРГ как восточный бастион западного мира, нужна была западногерманская армия и промышленный потенциал.
Вопрос наказания немцев по этой же причине быстро стал неактуален [12]».
С этим мнением сложно не согласиться. Однако сложно согласиться с другим тезисом историка.
В этом же тексте Николай Власов подчеркивает, что оккупационные администрации сначала приняли участие в формировании новой немецкой элиты, а затем делегировали ей полномочия, при этом он отмечает также, что
«если бы значительное число западных немцев отвергло новый режим, победители мало что смогли бы с этим поделать»,
давая тем самым два взаимоисключающих тезиса.
Немецкое общество явно не было готово к новым потрясениям и к сопротивлению новым германским политическим элитам, сформированным странами-победителями (в первую очередь США), поэтому тезис о том, что их могли отвергнуть, представляется автору необоснованным.
Холокост и политика «национального покаяния»
Как отмечает Олег Пленков, немецкая историография социальной истории нацистской Германии озабочена лишь одним – процессом национального перевоспитания, покаяния, преодоления искушения немецкого народа нацизмом. В Германии до сих пор во время споров о коллективной вине и причастности к нацизму в центре внимания находится политическая корректность (political correctness) и задачи политического воспитания.
Поворотным моментом в истории ФРГ стали студенческие волнения 1968 года, когда новое поколение в инквизиторской манере потребовало у предшествующего поколения отчета о том, что произошло с их отцами и матерями. Несмотря на то, что студенты протестовали против «американских империалистов», но формы протеста «sit-in» и «go-in» они переняли как раз у американцев, американизируя таким образом собственную страну [1].
Особенно радикально в 1968 году обошлись с холокостом – он был сделан главным преступлением немцев. Именно в связи с холокостом нацизм в сознании немцев стал олицетворением абсолютного зла, а обычная необходимость критического переосмысления прошлого постепенно превратилась в покаяние невиданных масштабов, сопровождавшееся абсолютизацией зла. В связи с этим Эрих Нольте остроумно заметил, что если речь идет об «абсолютном зле», то это предполагает, что существует «абсолютное добро» и что в некоторых исторических интерпретациях, которые предлагают еврейские исследователи,
«холокост воспринимается как нападение на богобоязненный народ и тем самым на самого бога» [11].
Нацистское прошлое, кажется, оставило на Германии вечную незаживающую рану. Германия живет с этой раной, и, чтобы она не загноилась, время от времени рану вскрывают. Магическая цифра – шесть миллионов жертв Холокоста – не подлежит обсуждению, это прямо запрещено законом [1]. Холокост стал символом веры и критерием моральной, политической и даже эстетической оценки дискурсов любого рода в Германии.
В 1960-е годы немцы из жертв нацизма постепенно превращались для своих же соотечественников в злодеев и преступников. В левых кругах этническую чистку немцев, их зверское выселение после победы в 1945 году стали рассматривать как справедливое возмездие за геноцид евреев. Тот же, кто напоминал о страданиях немцев, подпадал под подозрение, что он стремится поставить под сомнение страдание жертв нацистской агрессии [1].
В 1993 году Стивен Спилберг «Списком Шиндлера» еще раз обратился к теме уничтожения евреев. Масштабы зла были показаны в этом фильме особенно наглядн, благодаря мастерству голливудского режиссера.
Три года спустя после «Списка Шиндлера» вышла книга американского историка Даниэля Гольдхагена «Добровольные помощники Гитлера» (Hitler’s Willing Executioners). Автор стремился показать, что убийство евреев в Третьем рейхе – это общенациональная политическая цель немцев во время войны. В ФРГ книга была встречена с большим вниманием, состоялась даже широкая общественная дискуссия на эту тему, несмотря на нелепость постановки вопроса. Также широко обсуждался вопрос о сооружении памятника в центре Берлина жертвам холокоста, в итоге он был сооружен, несмотря на свою явную архитектурную несуразность [1].
В формировании такого подхода к вопросу холокоста большую роль сыграло государство Израиль, политики которого стремились «инструментализировать» эту трагедию, приспособить ее для собственных политических нужд. Историкам совершенно очевидно, что Израиль в огромной степени подвержен воздействию концепции холокоста, между тем на Нюрнбергском процессе холокост вообще не упоминался. Весьма важно, что и влиятельные американские евреи также постоянно эксплуатируют тему холокоста, используя его в своих политических целях.
Иностранцы смотрят со смешанным чувством недоверия и удивления на это немецкое секулярное самобичевание, которое другие западные страны в растущей степени стали воспринимать как образцовое и достойное подражания [1].
Заключение
Таким образом, следует констатировать, что ключевую роль в процессе денацификации Германии сыграла не столько собственно денацификация (которая не сводилась к наказанию преступников, а включала в себя пересмотр образовательных программ, ограничение влияния национал-социалистических идей на культуру, литературу, искусство, отмену нацистских законов и т. д.), сколько демократизация и «немецкое экономическое чудо». Ну и, разумеется, все это подкреплялось антинацистской пропагандой.
Резкий взлет экономики Германии был обязан крупной финансовой поддержке со стороны США, которые установили контроль над промышленно развитыми регионами Западной Германии и де-факто сделали ФРГ своим протекторатом. После Второй мировой войны Германия оказалась в принципиально иной ситуации, чем после Первой мировой войны, немцев не стали жестко наказывать экономически (это стало возможно из-за холодной войны), а наоборот – дали их экономике стимул.
Правда, за все приходится платить, и немцы заплатили за это своей политической независимостью.
Немецкий политолог Филип Манов в своей книге «В тени королей. Политическая анатомия демократического представительства» писал:
«Современная демократия не постметафизична, а, так сказать, неометафизична. Всякая политическая власть – и демократия в том числе – нуждается в политической мифологии и продуцирует ее:
«Полностью расколдованный мир является полностью деполитизированным миром».
Любая форма политического правления оперирует в контексте символического ряда, который ее легитимирует [4]».
Немецкое покаяние за нацизм и сознательный отказ от притязаний на ведущую политическую роль в Европе и в процессе ее интеграции (и во всем остальном), а также политкоректное толкование холокоста, который, как отмечает Олег Пленков, является исходным мифом формирования национальной идентичности в Германии, стали условиями интеграции Германии в Западный мир.
Парадоксально, но негативный миф стал краеугольным камнем исторической идентичности целой нации.
Использованная литература:
[1]. Пленков О. Ю. Национальное покаяние за нацизм в Германии в контексте сегодняшней европейской интеграции / О. Ю. Пленков // Вестн. Санкт-Петербург. ун-та – 2014. – № 4. – С. 91–100.
[2]. Историческая память о Второй мировой войне в Германии: этапы формирования / Д. И. Колесов [и др.] // Изв. высш. учеб. зав. Поволжск. регион. Гуманит. науки. – 2018. – № 1 (45). – С. 89–104; То же [Электронный ресурс]. – URL: .
[3]. Кондрашин В. В. О государственной политике формирования и сохранения исторической памяти / В. В. Кондрашин // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. – 2016. – № 2 (38). – С. 236–240.
[4]. Манов Ф. В тени королей. Политическая анатомия демократического представительства / пер. с англ. А. Яковлева – М: Изд-во Института Гайдара, 2014.
[5]. Пленков О. Ю. Международный военный трибунал в Нюрнберге 1945–1946 гг. и первая непосредственная реакция немцев на него // Общество. Среда. Развитие. – 2020, № 1. – С. 17–20.
[6]. Ферро, Марк. Семь главных лиц войны, 1918–1945 [Текст]: параллельная история / Марк Ферро; [пер. с фр. С. И. Шемет]. – Москва: РОССПЭН, 2014.
[7]. Darnstädt T. Das Weltgericht. // Der Spiegel. – 2006, № 42.
[8]. Wolfram E. Geschichte als Waffe. Vom Kaiserreich bis zur Widervereinigung. – Göttingen: Vandenhoek und Ruprecht, 2001. – 348 s.
[9]. Берлинская конференция. 17 июля – 2 августа 1945 г. Протокол Берлинской конференции трех великих держав 1 августа 1945 г. – URL: ER/Etext/War_Conf/berlin_main.htm.
[10]. Колесов, Денис. Культура памяти холокоста в политике денацификации Германии [Текст] / Д. Колесов, О. Шиманская // Современная Европа. – Москва, 2019. – № 4. – С. 164–173.
[11]. Winkler H. A. Der lange Weg nach Westen. Zweiter Band. Deutsche Geschichte vom «Dritten Reich» bis zur Wiedervereinigung. München: Beck, 2002. 709 s.
[12]. Шесть тезисов о ранней ФРГ (опубликовано в блоге историка Николая Власова) URL: . Автор: Использованы фотографии:
Комментарии (0)