Каждое лето мы уезжаем в деревню. Здесь дома не как в городе — не серые и безликие, здесь каждый домик немного живой, а еще похож на хозяина. Вот — дом Митрича, покосившийся, как сам старик, строго смотрит на дорогу, подслеповатыми глазами-окнами. Вот — домик бабушки Нюры с резными узорами на наличниках: проходишь мимо, а волей-неволей залюбуешься (будто кружево из дерева!). И пусть краска кое-где потрескалась, он аккуратненький, чистый, как сама бабушка, а из окон доносится запах пирожков или блинов с медом.
А коли у дома нет хозяев, он начинает грустить и медленно умирает. Так было с домом дяди Игоря. Сначала облупилась и почернела яркая синяя краска на стенах, потом огород год за годом зарастал крапивой да борщевиком, а потом в него начали лазить подростки, разнося все, что попадет под руку.
Его домик совсем развалился, хотя наш дом намного старше. У нашего то крыша подтечет (уже вся в разноцветных заплатках), то стена покосится. Мне кажется, он жив только потому, что каждый год сюда приезжают люди. Смеются, обнимаются, а иногда поют старинные песни под гитару.
А у самого леса строится настоящий Терем. Каждый раз, когда я его видела, внутри что-то замирало, грудь наполнялась светлым восторгом. Я как будто бы оказывалась в сказке: лес, сруб, обещавший стать настоящими хоромами, а между сосен серебрится наша речка Ветлуга.
Каждое лето я видела неизменную картину: седовласый высокий мужчина работает топором. Сейчас редко кто строит Дом сам. В этом было что-то настоящее, правильное и удивительно красивое. Год за годом мы наблюдали, как растут светлые стены, прорубаются окна, возводится высокая резная крыша.
Мне нравилось придумывать, для кого Строитель так старается. Может быть, для любимой? Они будут вместе смотреть на лес, речку и заведут здесь стаю розовощеких детишек. А может — для родителей. Чтобы уставшие от города старики провели часть жизни здесь, любуясь нежными закатами. Но версия с детьми мне нравилась больше.
— Дети — главное счастье, — твердили мне мама, бабушка и дедушка, как аксиому. Я была доброй девочкой и мечтала всех осчастливить.
Поэтому рисовала куколок, вырезала их и вручала тем, у кого детей не было (или были, но, на мой взгляд, недостаточно). Сама я играла в многодетную мать и собиралась завести не меньше пяти малышей.
— А у вас есть дети? — спрашивала я и, не дослушав ответа, всучала нарисованного и вырезанного из картона карапуза. Обычно всех мои выходки очень умиляли.
До прихода дяди Олега. Полминуты я разглядывала незнакомца (признав в нем того загадочного строителя, правда, сейчас он казался каким-то постаревшим, сгорбившимся), а потом задала свой коронный вопрос:
— А у вас дети есть?
Дядя Олег помрачнел и, не отвечая, ушел на крыльцо. Бабушка с дедушкой делали мне какие-то странные знаки, мама замахала на меня руками:
— Язык у тебя, Леська, без костей!
Что я такого сделала? Взрослые переглянулись и ничего не ответили. Ну вот вечно так!
***
У Ветлуги было два берега: на одном взрослые мазались солнечным кремом от загара, ели скучные бутерброды. А на другом ребята мазались грязью, пугая проезжавших лодочников, ели чипсы и разжигали костры. Но попасть туда можно было только тем, кто доказал, что он взрослый. Вот перейду речку, и взрослые ребята примут меня к себе дружить!
— Дедушка, а можно мне на тот берег?
— Нет!
— А с нарукавниками?
— Нет!!!
— Ну пожа-а…
— Даже не думай, — отрезал дедушка. Ну ладно (я тогда уже была упрямой, как два барана), я все равно пойду! Дениску пускают, Дашку пускают, хотя они на два года младше меня! Как дед не понимает — на ТОМ БЕРЕГУ целая жизнь!
Дедушка вдруг разозлился и рассказал мне правду. Ветлуга, окруженная ивами, пленительно красивая и очень подлая. Кажется, будто перейти ее вброд ничего не стоит: ступай себе прямиком по косе и без проблем достигнешь берега. Только не оступись: один неверный шаг - и вода окажется по горло, а то и вовсе не достанешь до дна.
В тот год лето было морозным, а вода ужасно холодной. Входишь в воду, а в животе будто скручивается ледяная пружина...
Тошка, сындяди Олега, тоже хотел перейти на тот берег. Тошка, сын дядя Олега, сделал неверный шаг, не справившись с буйным течением. Тошка, сын дядя Олега, не умел плавать.
— А мог стать таким пианистом! Мечтал об этом. Талантливый был парень, — вздохнул дедушка. — Олег ведь для него строил этот дом, чтобы он там занимался. Да напротив своего, через дорогу: соскучишься — придешь в гости. Рояль там до сих пор стоит во (дед поднял вверх большой палец) какой! И куда это все теперь?
***
Видимо, дядя считал также, потому что строительство Терема почти забросил. Так он и стоял посреди леса — светлый, недостроенный и уже никому не нужный. С сердцем — Тошиным роялем внутри.
— Столько работы — двенадцать лет строил! — наседали на него соседи баба Нюра с Митричем. — Покрась да продай! А то получается, напрасно строил.
Это «напрасно» чем-то его задело. Дядя Олег купил ужасную краску (цвет совсем отличался от того, что был нарисован на упаковке). После того, как он покрасил ей Теремок, древесина стала казаться старой, черной. А сам домик — мрачным и безрадостным. Деревенские ребята верили, что там завелся призрак, и обходили тот дом стороной.
Продавать его дядя Олег почему-то не спешил.
***
Моей маме было плохо без музыки. Ныли руки, и в ушах во время прополок грядок все звучали и звучали Брамс и Бетховен, Шуберт и Шопен. Она пыталась заниматься на электронном пианино. Вкладываешь в него звук — и никакой отдачи. С ним не сольешься душой. Души нет.
«Электрическая дура. Не живая, — жаловалась мама всем вокруг. — Играть хочу!»
— Вы можете заниматься у меня дома, — неожиданно предложил обычно молчаливый дядя Олег. — И дочку свою берите. Она ведь тоже музыке учится.
Мама приняла предложение с восторгом.
— Легато. Крещендо, форте, форте, — кричала она, когда я играла, яростно размахивая руками, и в ее усталых глазах зажигалась страсть. Рояль был хорошим — податливым, добрым, как засидевшийся в одиночестве домашний кот, истосковавшийся по человеческой ласке.
Я видела: дядя Олег смотрел из окна, он, казалось, наблюдал за нами. Хмурый дом радовался гостям: половицы приятно скрипели, чувствовался запах теплой древесины. И музыка… О, в стенах Терема музыка звучала совсем иначе, он как будто бы был предназначен для нее. Мы думали: это рояль так поет, а на самом деле это пело сердце Терема.
***
Кажется, дядя Олег чуть-чуть влюбился в мою маму. Предложил играть ансамблем, разучить пьесу к юбилею моего дедушки. Он сам играл на скрипке. На меня он, оказывается, совсем не обиделся за тот вопрос. Рассказывал мне про Тошку. С Тошкой они часто играли вдвоем.
Мама с дядей Олегом долго и упорно занимались. Дедушкин юбилей справляли в Тереме, где был живой рояль. Мама пришла в нарядном платье. Ее щеки разрумянились, как всегда бывало, когда она выступала, пальцы ловко бегали по клавишам. Дядю Олега периодически «заносило». Он волновался: то ускорял темп, то терялся в нотах, рука со смычком немного дрожала, но спина распрямилась, на миг он стал не старичком, а тем мужчиной, что каждый день вставал в шесть утра и без устали колотил бревна.
Аплодисменты были такие, будто мама с дядей Олегом выиграла конкурс Чайковского. А дальше был чай с малиновым вареньем. Все поздравляли дедушку с днем рождения, обнимались и болтали.
Дом приосанился. Внутри стало светло и уютно. Любой дом, наверное, мечтает о том, чтобы в нем собирались люди. А дом, который строился для пианиста, еще о том, чтобы в нем звучала музыка.
***
На следующий год дяди Олега не стало. Кто-то говорил — положено по возрасту, кто-то — ушел вслед за Тошкой. Когда мы с мамой ходили за грибами мимо дома, пальцы начинали ныть, требуя своей порции музыки. «Там ли еще рояль — душа терема?» Мы переглядывались и, не сговариваясь, ускоряли темп.
Терем совсем загрустил. Как дом дяди Игоря пять лет назад. «Вот видела: приехал какой-то мужик в деловом костюме, — рассказывала баба Нюра, — и отпилил у Игорева дома балку с крыши (видимо, не совсем сгнившую нашел). Так я и рада была, поделом этому лодырю! Совсем дом забросил!»
Я знала, что пройдет год-другой, и теремок дяди Олега зарастет ядовитым борщевиком. Потом подростки вышибут замок ржавым ломом и вломятся внутрь. Затем приедут деловые люди и разберут теремок на внутренности-бревна. Кому — балку с крыши, кому — часть избы. А кому — его сердце? За сколько можно продать сердце дома на рынке?
***
В этом году я долго не хотела идти в лес. Боялась, увижу Терем. А если он уже разобран? Что тогда?
Мы все же пошли на речку. Я ахнула: у Теремка припарковалась машина. Из нее вышел молодой человек. Терем был снова сказочен и прекрасен настолько, что замирало дыхание: безобразную краску заслоняли светлые сосновые доски, на лавочке возле него грелся на солнце неуклюжий детский медведь.
Дом стал снова молодым. Не знаю, есть ли у его новых хозяев скрипка и будут ли они играть на живом рояле. Но я почему-то думаю, дядя Олег был бы доволен.
Не напрасно Вы строили Терем. Ничего не бывает напрасно…
Автор: Власова Александра
картинка из интернета
Комментарии (0)